Когда умирает тот, кто дал тебе жизнь

Становится невыносимо больно и тоскливо. Появляется ощущение, что всё пропало.

В душе будто возникает дыра, которую ничем не удается прикрыть.

Не обязательно быть психологом, чтобы понять переживания тех, кто потерял любимых, «хороших» родителей. Эти переживания можно назвать одним емким словом — горе. Горевать очень больно, трудно и страшно.

На тему такого горевания написано много замечательных помогающих книг. Лучшая из них, на мой предвзятый взгляд, Ф.Е. Василюк «Пережить горе».

Но особенные переживания возникают у тех «детей», у которых с умершим родителем были трудные отношения. Трудные – наполненные противоречивыми чувствами, конфликтами, ссорами, болью, ненавистью и недопониманием.

Вопреки здравому смыслу и житейской логике, у таких детей возникают подчас даже более тяжелые переживания. Казалось бы, о чем переживать, ведь отношения были «из рук вон плохими». С глаз долой – из сердца вон.

Но нет. Тут срабатывает другой механизм.

В таком случае у человека как будто теряется самая последняя надежда. Надежда на то, что жизнь изменится к лучшему. Хоть когда-нибудь, хоть на грамм. Она умирает вместе с родителем. Умирает надежда на то, что умерший «плохой» родитель станет «хорошим», все же полюбит, а осиротевший человек «вырастет» и все таки сможет стать счастливым (нужным, любимым, важным, ценным, значимым, желанным).

И жизнь тогда будто бы теряет смысл, ведь ожидать становится нечего, другой жизни уже как будто никогда не будет. Как и другого родителя. А та жизнь, которая осталась, такая какая есть, в миг становится постылой и бессмысленной. Человек вдруг понимает (или пока просто чувствует), что вырос и обнаруживает себя в той «жизни», которую так ждал. А она оказывается разочаровывающей и пугающей. Разница между ожиданием и реальностью становится катастрофической. Ждать больше нечего.

Хочется все бросить, разрушить, убежать, спрятаться, сгинуть, лечь и больше никогда не подниматься.

Если представить жизнь человека как дом, то «плохой» родитель, «плохие» отношения с родителями, «плохое» детство — это фундамент и стройматериалы для дома. Непрочный, кривой, хлипкий фундамент и неровные, гнилые доски с трещинами, дырами и сучьями. Кривые гвозди в ограниченном количестве. Пока «плохие» родители живы — остается надежда что отгрузят другие, качественные стройматериалы и поправят фундамент. Когда они умирают — приходит понимание, что других стройматериалов и фундамента не будет. 

А дом получился убогий и не совсем пригодный для удовлетворения потребностей. Кривой, косой, в нем холодно, темно и тревожно. Он не подходит для жизни и совсем не похож на «дом мечты». И хочется этот дом разрушить и забросить. Уехать на другое место и начать строить новый дом там. Но так не бывает. Стройматериалы и фундамент даются нам от рождения и необходимо строить дом из того, что есть. «Хорошие» родители объясняют, как строить дом, учат своим примером и отношениями. «Плохие» сами не умеют строить и только ругают ребенка за то, что у него не ладится стройка. Они бы с радостью хотели переехать в особняк, выстроенный ребенком, они не довольны своей жизнью и возлагают на ребенка ответственность за свой переезд из своих хижин-шалашей. Но без качественных материалов и учителей хороший дом не получается как ни старайся, как ребенка ни ругай, как на него ни надейся.

Когда человек теряет родителя, он как будто должен автоматически перестать нуждаться в том, чтобы на кого-то опереться и положиться. Должен перестать хотеть быть маленьким, любимым, ждать доброты, поддержки и участия.

Должен как будто отказаться от самой идеи иметь дом. А как жить без дома?

Но потребность-то никуда не девается, наоборот, она ощущается тем острее, чем труднее были отношения. Чем меньше получал человек в отношениях с умершим родителем, тем больше он нуждается. Но теперь ему кажется, что просто неоткуда больше даже ждать, не на что даже надеяться.

Другие люди, пока был жив родитель, к которому был сильно привязан «ребенок», не могли заполнить этой пустоты, человек не обращался к ним, не позволял им, но ждал удовлетворения своих важных потребностей именно от «плохого» родителя (чаще всего неосознанно, будучи сильно привязанным и не имея возможности отделиться), рассчитывал на него. А теперь ему кажется, что остается только смириться с идеей о том, что его никто никогда уже не полюбит. Не приласкает. Не поймёт. Не примет. Это крах веры в продолжение своей жизни после смерти важного человека. Это не просто горе, это осложненное горе.

Хорошие отношения с родителями дают веру в любовь и счастье, в то, что все можно пережить (даже их смерть).

Плохие отношения с родителями делают обретение этой веры смыслом жизни, поэтому смерть «плохого» родителя обрекает на ощущение бессмысленности дальнейшего бытия, «а зачем это все, если  меня никто не любит и я никому не нужен?». Никогда не был, значит, никогда не буду.

У человека появляется отчаяние: нет у меня нормального дома и никогда не будет, а в этой непонятной конструкции жить невозможно, невыносимо. Поэтому жить дальше не хочется.

Достаточно хорошие родители дают своим детям важное ощущение — что ребенок нужен им. Раз нужен зачем-то родителям, значит, нужен и миру. Родители ведь олицетворяют для ребенка весь мир. Вырастая, «дети» испытывают в своих отношениях с миром примерно те же чувства, что и в отношениях  с родителями.

В идеале родители дают любовь и принятие, из которой появляется ощущение собственной ценности. Такие дети «не голодные» до веры, надежды, любви и доверия.

А вот плохие отношения с родителями (или с одним из родителей) могут обречь детей на вечную жизнь впроголодь, ведь невозможно ничем утолить эту жажду любви и принятия тебя таким, какой ты есть. Раз не нужен родителю, значит не нужен никому, не нужен миру.

Появляется ощущение, что перестроить, исправить ничего нельзя. Никто не даст стройматериалов, свои не годятся, никто не подскажет и не научит. Все пропало. Обреченность.

Когда умирает «хороший» родитель — процесс горевания не осложняется чувством вины за плохие отношения, грубые слова и некрасивые поступки. Человек переживает потерю, впоследствии как бы помещая образ родителя внутрь себя, присваивая себе его черты, ценности и опыт. Родитель как будто начинает жить «внутри» своего ребенка.

Человек смело использует выданные стройматериалы и может заимствовать у других. Здесь можно привести в пример образ Иисуса Христа для православных, как безоговорочно хорошего родителя. Этакого мецената, дающего всем необходимые стройматериалы. Поэтому так важно его Воскресение как символ вечной жизни и возможности интериоризировать его образ, поместить внутрь себя. Стать похожим на него, а значит дать ему вторую жизнь. Он живет как совесть, милосердное суперэго и пример добродетели внутри каждого человека. Как вера в то, что хорошее всегда победит, выживет, выстоит, воскреснет.

Когда умирает «плохой» родитель, умирает сама надежда на хорошего родителя, на счастливую жизнь, на хороший мир. Чувство вины, ненависть, непережитые чувства, невозможность понять родителя и его поступки — блокируют необходимость поместить образ умершего родителя внутрь себя. Быть его подобием, присвоить себе какие-то его качества становится как будто нельзя. Ведь он был «отвратительным» и походить на него — подобно собственной смерти или продолжению его жизни. И то и то кажется невыносимым.

Возникает навязчивая мысль: вот бы вернуть родителя и сказать ему какие-то волшебные слова, чтобы все поменялось, чтобы избавиться от чувства вины и наладить-таки несложившиеся отношения. В одиночку.

Подарить ему свой дом, чтобы он был счастлив?

И переварить эти чувства и переживания не получается, ведь у нас принято, что «об умерших или хорошо, или ничего».

А чтобы психика справилась с ощущениями и переживаниями, их необходимо вербализовать (проговаривать), символизировать (переводить в образы) и наделить смыслом (искать «зачем», а не «почему»). Тут без «негативных» формулировок, обидных и злых слов, особенно  в начале процесса, не обойтись.

Вот и вынужден такой человек страдать и ощущать никчемность своей жизни.

Поэтому ему так трудно и страшно. Парадокс «мы никогда не ладили», «отец ушел еще в моем детстве», «мы всегда ругались», «мать меня ненавидела», но теперь «я вообще не знаю, как дальше без него жить», становится непреодолимым препятствием к выстраиванию и созданию своих жизненных смыслов и ориентиров, не дает шанса отделиться, взяв с собой только необходимое и имея возможность переделать это под себя.

В острой фазе осложненного горевания людям часто вспоминаются заветы умершего, его угрозы, оскорбления, обвинения — и ответить теперь ему ничего нельзя. А еще нельзя забрать свои слова обратно. Раньше можно было ругаться, оскорблять, проклинать, ненавидеть, злиться, бросать трубку, хлопать дверью и хоть как-то противостоять этому ощущению отверженности. А теперь нет такой возможности. И это чувство накрывает и поглощает, начинает казаться, что все, что умерший говорил — правда. И «я ничего не стою». И «я никому не нужен».

По сути, все конфликты детей с родителями (да и людей в паре) — поиск ответа на вопрос: «а нужен ли я тебе?». Трудно успокоиться, не получив утвердительного ответа.

Так вот со смертью «плохого» родителя теряется сама возможность получить утвердительный ответ.

Понимаете? Потребность остается (а в случае, если у человека нет своей семьи и других близких людей, даже возрастает), а возможность удовлетворить эту потребность единственным известным человеку способом умирает.

Если бы человек знал, что есть другие способы, что  можно строить иначе, что можно подгонять стройматериалы под себя, что можно сначала создать проект. Но он не знает. Не видел настоящих строителей. Видел только жертвенных жильцов, вынужденных жить в «нечеловеческих» условиях и не имеющих веры в возможность перестраивания и улучшения своих жилищных условий.

Трудные отношения с родителями, смерть родителей вызывает у «ребенка» ощущение неприкаянности, человеку отчаянно хочется занять свое место в мире и чувствовать себя важным, ценным, незаменимым, любимым.

Бесперспективной кажется жизнь, где человеку не удается найти источник этих ощущений внутри или снаружи.

Поэтому ничего не приносит облегчения. Разговоры об умершем, подбадривания, попытки отвлечь — только доставляют боль и кажутся издевательствами над чувствами и полным отсутствием понимания.

«Сытый голодного не разумеет».

Те, кто познал любовь того, кто произвел тебя на свет, действительно лишь отдаленно могут себе представить ощущения человека, который оказался не нужен тому, у кого родился.

Такой человек чувствует вину за свое рождение, отчаянно хочет быть кому-то нужным, не верит в любовь к себе других людей, стремится к достижениям, пытаясь заслужить любовь и принятие любыми доступными ему способами. Потому что в этом залог выживания, правда от сознания ускользает тот факт, что это залог выживания для маленького ребенка, а «не для меня, ведь я-то уже не малыш».

В такой момент человек по своим ощущениям становится близок к состоянию младенца, которому нужна заинтересованная в жизни ребенка мать. Ведь любовь и принятие матерью объяснило бы ему смысл существования, и дала бы саму возможность жить. Я нужен матери, значит, я нужен вообще, имею право жить, радоваться, расти, развиваться.

Все дети, сколько бы им не было лет, верят в чудеса. Верят, что плохой родитель одумается, изменится, вернется, «накормит, обогреет и приласкает». Им страшна даже мысль о том, что «я не нужен», «меня не любят», «меня не хотят и не принимают».

Но в этих страшных открытиях и заключено спасение от бесконечного страдания и возможность, наконец, понять свои чувства, оправдать и найти в них смысл, понять о чем они говорят, отгоревать, отделиться от тех, кому ты не нужен и найти свой смысл жизни. Стать нужным себе самому. Поверить в то, что можно быть нужным другим, в то, что кто-то может любить, а не пытаться тебя использовать в своих целях (с ненужными ведь так и обращаются, их эксплуатируют и используют как вещи, не интересуясь их переживаниями).

К своему ужасу и огромной боли, человеку просто жизненно необходимо осознать, что его чувства к умершему «плохому» родителю были невзаимны: меня не любили и поэтому так относились. Хочется, конечно, защититься и  рационализировать — назвать множество причин, чтобы объяснить, почему родитель вел себя именно так. Все они лишь защищают от боли ненужности. Ведь если я не нужен родителям, то кому я вообще нужен? Разве меня могут любить? Разве я могу быть ценным?

Но такие осознания целительны. Они нам помогают, они не враги.

Страх того, что умерший родитель уже никогда не полюбит и не поменяет своего отношения — лишает права на дальнейшую собственную жизнь и создаёт ощущение, что вместе со смертью родителя умер и я. Осознание и принятие этого факта — дает возможность жить дальше. И принимать любовь других людей, любить их в ответ.

В процессе жизни есть возможность приобрести дополнительные стройматериалы, встретить тех, кто умеет сам и может научить строить дом. Можно разобрать то, что есть, и ничего не выкидывая (стройматериалы важны, их нужно беречь, они чрезвычайно дороги и раздобыть другие не всегда возможно) перестроить заново. Сделать хорошо и комфортно. Найти хорошие доски (ошкурить и выровнять те, что есть), выпрямить гвозди, найти кирпичи, трубы, создать проект, укрепить несущую конструкцию, построить дом, подходящий для жизни. Но на том фундаменте, который есть и в основании все же из тех материалов, которые были даны при рождении. С ними нам не расстаться. Все мы дети своих родителей и не можем отречься от своего прошлого. Ничего никуда не исчезает бесследно и не берется ниоткуда.

Осознание, принятие и проживание своих чувств ведет сначала, конечно, к усилению боли, но потом к облегчению и появлению надежды, веры и любви.

Вам говорят: «держитесь», – но Вы лучше не держитесь – проживайте свое горе сполна, погружайтесь в него и переплывайте эту реку отчаяния.

Там, на берегу, Вас ждёт стройка. Вы  обязательно сможете построить себе уютный добротный дом…

Мы будем жить с тобою в маленькой хижине…